«Творческая мастерская Владимира Галатенко находится в центре Москвы рядом с известным храмом Николы в Хамовниках и вблизи усадьбы Л.Н. Толстого. Вглядываясь в приглушённо-таинственную гамму пейзажей, в тонкие и трогательные композиции цветов, в отрешённость неземных полуобнажённых женских образов, представляется, что ты не в центре бушующей и неутомимо спешащей Москвы, а там, где царит размеренная тишина и гармония. Хочется забыть о словах и смотреть, смотреть…
Но зная, насколько напряжённа повседневная жизнь художника, отрываю взгляд от полотен и спрашиваю:

Попробуйте вспомнить, когда Вы впервые почувствовали склонность к рисованию.
– Сколько себя помню, рисовал всегда. Объясняю это тем, что мама любила вышивать. Когда на юбилее родного села впервые выставил пейзажи родных мест – ко мне подходили бабульки, вспоминали мою маму ещё в девичестве, вспоминали военное лихолетье и плакали: жили в землянках, 42-й год. Прокладывали железную дорогу «Баку-Сталинград» через степь – готовились к предстоящим боям… Существует легенда, будто Сталин на карте провёл прямую линию по линейке через Астраханскую степь – собрали молодёжь из окрестных сёл и начали строить...
Я появился на свет позже, в 1949-ом. Так вот, подруги матери, рассказывали, что маме удавалось находить листочки бумаги и …рисовать: на стенах землянки всегда были развешены рисунки всем на удивление. Помню, мама и шила и платки пуховые вязала и вышивала. Вечерами после тяжёлого трудового дня карандашом сочиняла розовые, синие цветочки и травки, расшивала салфетки, подзоры, скатерти и многое другое. Так и жили мы, четверо детей, среди красоты – кружев и вышивок.
А ещё мама вечерами в выходной день рассаживала семью и читала вслух книги. Шолохов нам был вместо Библии: много персонажей со сложными и правдивыми судьбами. А ещё она зачитывалась Конан Дойлем. – Может, поэтому у меня такая тяга к бумаге, вышивке гладью и к книге. В своей сельской библиотеке знал все книги наперечёт, за альбомами по искусству ходил пешком в библиотеку райцентра за семь км., а теперь сам привожу коробками книги. К началу школьных занятий мама из города привозила обновки и обязательно – тонкие детские книжки: сказки А.С. Пушкина, Г.Х. Андерсена с иллюстрациями классика книжной графики Б.А. Дехтярёва, который впоследствии (надо же было такому случиться!) стал моим первым наставником в книжной иллюстрации.
Пробовал рисовать сам. Взрослые наставляли: смотри, мол, в «Огоньке», как рисовали настоящие художники, и срисовывай – учись, а уж потом своё… Я рос послушным, и только позже осознал, что нужно развивать своё, а не следовать за кем-то.

Откуда Вы ведёте свой творческий отсчёт – например, в альбоме подготовленном к изданию?
– Начинаю с пейзажей родных мест. Яндыковской серией показываю, что и этот, всеми забытый, край может быть достоин кисти художника.
В 1991-м СХ СССР с группой коллег был командирован с выставкой работ в Данию. По приглашению и при личной опеке бургомистров Триерланда трижды побывал в ФРГ, работал над серией пейзажей с последующими выставками «Россия-Триерланд». По приглашению Генконсула в Гётеборге с выставкой посчастливилось побывать и писать скалы в Швеции, писал и в Швейцарии. По просьбе известного своими уникальными музеями Мюнхенского коллекционера М. Клауды расписывал фасады домов в предгорьях Альп. Увидев тщательно отрисованные эскизы, а в последствии и исполнение в классических традициях, Клауда был искренне потрясён: думал, что все уже давно перешли на компьютерные технологии, трафареты. Позже, в Москве в Немецком доме состоялся своеобразный тематический отчёт о многолетней работе над немецкой темой (поездках в Германию). Они же издали в 2000 году мой первый персональный каталог.
Но прежде в творческих поездках с всесоюзными группами художников самых разных направлений побывал в Карелии, Сибири, Крыму, на Сахалине, Байкале. По материалам поездок написаны большие серии работ.

Что Вас больше всего привлекает в пейзаже?
– В пейзаже меня привлекает завораживающее безмолвие, покой. Отсутствие пересказа-пересчёта деталей. Проверил это на выставке Сахалинской серии в Исландии, когда посетители часами рассматривали мягкий приглушённый колорит акварелей, написанных «по сырому». ...Отдохновение, величественность, проникновенность. Наверное, одиночество в моём мировосприятии (да и колорит) заложены изначально: сказывается происхождение – степной полустанок...

У Вас есть любимые времена года или дня?
– Я не пишу ни времён года, ни тем более время дня (хотя непроизвольно чаще всего выходит осенний вечер!) (Смеётся). Работаю «сокращённой палитрой». Пейзажи чаще пишу с натуры, потому что на природе помогает Божественная сила. Ощущаешь себя как в храме, умиротворяет. Как будто растворяюсь в природе, проникаюсь её состоянием. Задаю ведущий цвет, тон – и начинаю сочинять… испытываю необъяснимое чувство, – вселяется некая энергия, что-то открывается и начинается постижение: прозреваю главное, отсекаю второстепенное. А в мастерской иное – придумываю, отдача всего себя, происходит иссушение. Поэтому необходима подпитка энергии на природе. …Но всё хорошо в меру.

Расскажите, как создавался мелиховский цикл?
– Впервые побывал в Музее А.П. Чехова на Сахалине. Много рисовал в Ялте, в Гурзуфе. Мелиховская усадьба… Посчастливилось прожить несколько месяцев, в результате сложилась серия из 22 работ. Тщательно и благоговейно выписывал детали. После работы в этом святом месте по-новому осмыслил и проиллюстрировал «Избранное» А.П. Чехова.

У Вас такие интересные образы цветов.
– Я родился в степи, на железнодорожном полустанке. Летом сорок градусов жары – норма, обыденность. В июне степь выгорала становилась однородной, безликой. Зато весной, в апреле на Пасху – буйство дивных в своей простодушной красоте трав. Поля крохотных белых и жёлтых степных тюльпанчиков, алых маков, дикие ирисы, бело-розовые вьюнки в тени обочины, в кустах полыни полыхающие разноцветными огоньками так называемые «лампадочки», воспринималось как сказочное богатство, ускользающее на глазах, хотелось задержать: если не зарисуешь – бесследно исчезнут. Цветы люблю рисовать карандашами, не только красками. Это от мамы, ностальгическое.

А женские образы Вашей живописи?..
– Как правило, более фантазийны. Здесь важно уловить грань, чтобы незаметно не отойти от художественности.
Если возвращаться к разговору о пейзажах, то я не списываю, а сочиняю, иду от законов композиции, от большой формы, поначалу абстрактной, затем усложняю... Часто раздваиваюсь – насколько далеко уходить от узнаваемости. Во многих случаях всё рушится на глазах, меняется облик города, природы, страны, остаётся только то, что успел запечатлеть.
Меня всегда привлекал интерьер. Знатоки говорят, что моя живопись – интерьерная. Согласен. Так само, непроизвольно сложилось. Ещё говорят, что строится композиция кулисами – так, как будто это задник для сцены. Верно...

Татьяна Шеханова,
из интервью для журнала «Настоящее время».
г. Рига








Я не знаю мудрости, годной для других,  / Только мимолётности я влагаю в стих.  / В каждой мимолётности вижу я миры.  / Полные изменчивой, радужной игры. /  Разумеется, поэт, милостью Божией, предтеча русского символизма Константин Бальмонт в этих четырёх строках говорит о себе, о своей творческой самобытности, неповторимости, остро ощущаемой индивидуальности. Но его стихотворная образная самооценка столь созвучна концепции творчества современного московского художника Владимира Галатенко, что стихи Бальмонта воспринимаются как эпиграф. Нельзя усомниться в том, что Галатенко —значительное явление художественного мира наших дней. Галатенко обладает той мудростью, что тоже только для него пригожа. Его творческая манера, существо которой в том, что к «материальной» основе, оболочке подмечаемых, осмысливаемых им явлений и мимолётностей он не сходит сверху вниз по касательной, не описывает, стремясь к достоверности, а предаётся размышлениям философского характера, мимолётности у него — символы, азбука художника-философа. Таким образом, мимолётности, влагаемые им в красочную структуру живописного холста, графического листа — драгоценны.

Этому технически изощрённому художнику, владеющему весьма широким спектром выразительных средств и оттого выглядящим в выставочном зале многомерным, многообразным, удаётся без особого старания «оторваться» от натуры, избежать подробной фиксации, акцентирования материальности сущего мира и ...воспарить. Аналитический подход к реализации мотива-идеи в его искусстве слит с изящной эмоциональной компонентой, со строгим отбором необходимых и достаточных выразительных средств.

Когда образ, подобно зёрнышку в весенней почве, пророс в сознании, в душе художника, непроизвольно, в неуправляемом вовсе процессе рождается то, чему должно родиться. Галатенко, к примеру сказать, наблюдал, почувствовал то, что липы и клёны старинных московских дворов и улиц слиты с классической архитектурой древней русской столицы так, что одно без другого не может стоять. И это единство с лёгкостью воплощается им («Дом на Пречистенке», 1996). Бальмонтовская фраза «мимолётности я влагаю в стих» безусловно, про него, Галатенко. Поразительна метаморфоза: тяжеленная, монументальная в натуре стена Новодевичьего монастыря в акварели художника легка, призрачна, словно полупрозрачная. Такой она явилась ему в сновидениях, фантазийных мечтах. Представьте, какой простор для раздумий заключает в себе стена Новодевичьего. Романтическими и романическими фантазиями навеяна композиция «Лунный танец». Мимолётность видения, пригрезившееся художнику пиршество совершенных форм—задрапированные полуобнажённые фигуры молодых женщин, погружённые в мерцающий сказочный лунный свет... Они, эти языческие богини, сотворены его воображением, они фантазийны.

В каждой мимолётности вижу я миры... Философский контекст непременно присутствует в циклах Владимира Галатенко. Цветение—мимолётность в жизни природы. «Я родился в степи на железнодорожном полустанке. Летом 40 градусов жары —норма, обыденность. В июне степь выгорала, становилась однородной, безликой, зато весной, в апреле, на Пасху, —буйство дивных по своей простодушной красоте трав, поля крохотных белых и жёлтых степных тюльпанчиков, алых маков. Цветут дикие ирисы, белорозовые вьюнки в тени обочин, в кустах полыни полыхают разноцветными огоньками так называемые лампадочки. Это сказочное богатство, ускользающее на глазах, характерную мимолётность хотелось запечатлеть. Если не зарисуешь —бесследно исчезнут», — рассуждает вслух Владимир.

Мысли о кратковременности цветения, о цветении как пике жизненных сил, о тонкой, трогающей сердце красоте. «Жёлтый букет», «Степной цветочек»—это его, художника, поклон родным местам, его душевный порыв жалостливости и восхищения способностью растений цвести в пламенеющей среде открытого степного пространства под палящим солнцем.

Идиллическими видениями со всеми точно воспроизведёнными приметами предстаёт в его подмосковных пейзажах осень—в багрец и золото одетые леса, мерцающая голубизна рек и водоёмов, манящие дали. Тогда пейзажи всякий раз не выдуманы, и, однако, прежде чем зажить на холсте или бумаге, они являлись неким видением в сознании художника, как прообраз. На пленере он это видение материализует. Грациозно.

Дом поэта Алексея Фатьянова в Вязниках. Образ этот раньше, чем драгоценная акварель была создана, реял в его очарованном несравненным поэтом-песенником, лириком родниковой чистоты, сознании. На небесное покровительство, на фавор, указывает идущий из глубины звёздного ночного неба, бьющий в окно политической кельи, направленный пучок лучей. Весь дом Фатьяновых осиян ликующим светом. В творчестве В. Галатенко всё сущее обращено в символы, знаки, алфавит его художественного языка. Он не отражает реальность, а передаёт нам, зрителям, свой богатый, разноликий, фантазийный внутренний мир. В каждом цикле его работ хорошо ощутим галатенковский взгляд—особое видение Сахалина или Карелии, Тбилиси или Подмосковья, немецких Саарбурга и Трира или шведского Гётеборга, усадьбы Л.Н. Толстого в Хамовниках или чеховского Мелихова.

Сахалин, Ялта, Гурзуф—в такой последовательности происходило обретение Чехова. В Мелихове он работал над циклом из 22-х композиций. Работал несколько месяцев кряду. Такая прочная привязанность не спроста случается. Значит, это любовь. Чехов—любимый писатель, его избранник. Галатенко признавался в одном из интервью: «Тщательно и благоговейно выписывал все детали. После работы в этом святом месте по-новому осмыслил и проиллюстрировал Избранное А.П. Чехова». В Мелихово, в чеховский мир художник вошёл как в свой дом. В феврале 2001 г., поселившись в музее-заповеднике, увлечённо писал интерьеры и мемориальные объекты усадьбы писателя. В работах этих —личные, продуманные эмоционально-смысловые акценты. Он увлечённо постигает чеховское Мелихово как духовную обитель, «приют спокойствия, трудов и вдохновений». каждом листе Fabriano, применяя смешанную технику художник передаёт своё ощущение от встречи с миром Чехова.

Его, на взгляд музейщиков, досконально знающих предметный мир усадебного дома, не увлекает стопроцентная похожесть, идеальное воспроизведение натуры. В графических листах интерьеры дома романтизированы, натура приподнята, обыденность изжита. Пристальный взгляд на мелиховский цикл убеждает в том, что мы видим на этих листах не слепок с реального мира, а итог, сгусток эманации, излучение души художника, вступившей в непосредственный контакт с духом Чехова, концентрированно присутствующим в атмосфере мемориальной усадьбы. Редко где ещё ощущаешь в такой мере основательность, достоверность влияния окружающей нас сферы разума, ноосферы, открытой Вернадским. Галатенко в цветовых фантомах мелиховского цикла творит зримое представление о ноосфере, в чём, вне всякого сомнения, проявляется его существенный вклад в развитие в поступательное движение реалистического искусства.

Признание В. Галатенко: «Мои работы, как правило, фантазийны, композиция зачастую строится кулисами»,—подтверждается многими его пейзажами: городскими и сельскими. Действительно, театральными задниками воспринимается каждая вторая пейзажная композиция. Остро чувствуется художническая заданность, направленность на выражение овладевшего мастером состояния, конструктивность уже созревшего замысла, целостное, нерасчленённое видение. Натура лишь помогает материализовать фантомы летучих мыслей, адекватно проявленных в чувственной ипостаси живописи. Мотивы и сюжеты он выхватывает из жизни или придумывает. Когда говорят о художнике, что он мыслит живописными образами, это заключает в себе то, что художник не высматривает, а затем списывает увиденное, а именно творит своим воображением образы, идеи, мечты. Не отражение, а творение.

Реально существующее и придуманное, воображаемое сливаются в искусстве живописной графики Владимира Ивановича Галатенко так, что границ, швов между одним и другим не заметишь. Он парит над реальностью в его технике—явные признаки моцартианства, удела свободного от какой-либо заданности, пуще того, зависимости художника.

Юрий Бычков,
искусствовед, директор музея-заповедника «Мелихово»








Спасибо тебе, Художник!

От руководителя МАПП Марата Каландарова, недавно побывавшего в Москве, услышал его сожаление, что из-за неотложных дел он не смог побывать на выставке нашего общего друга, художника Владимира Галатенко. «Ты, конечно, был? Напиши о ней». Не являясь ни художником, ни искусствоведом я согласился, и вот почему.

Ситуация у нас, в России, очень непростая. Известный режиссёр и депутат Госдумы С.Говорухин, автор к/фильма 19-летней давности «Так жить нельзя», охарактеризовал её недавно в статье «И так жить нельзя»: «Мало что изменилось в стране, а во многом – стало хуже. Нравы упали, воровство и бандитизм перехлестнули мыслимые пределы, половина богатейшей страны живёт впроголодь…

Тяжелейшие времена наступили для русской культуры и искусства». Добавлю, не трудно представить настроение людей сейчас, когда на фоне мирового финансового кризиса разворачивается его составная и, возможно, наиболее острая форма, которая неизбежно приведёт страну к большим трудностям и испытаниям.

Тем не менее, в столице пока ещё проводятся художественные выставки. Феномен, прямо скажу, любопытный, поскольку с одной стороны, он выглядит действительно инородным в общей тяжёлой атмосфере, с другой – является чем-то очень важным. Так показалось мне, когда я посетил в первых числах февраля вернисаж заслуженного художника России Владимира Галатенко на Кузнецком мосту, приуроченный Московским Союзом художников к его юбилею. Экспозиция стала одним из заметных событий в художественной жизни столицы.

Похвалив себя за то, что пришёл задолго до её официального открытия, не спеша осмотрел всю экспозицию, многое увидел впервые. Искренне порадовался за автора показавшего многогранность своей деятельности, разнообразие жанров, стилей, материалов, применяемых в работе, широту интересов в искусстве, всё что характеризует его творческую палитру.

Впервые за годы нашего знакомства мне захотелось для себя понять истоки формирования его взглядов, мироощущение, предпочтения, разгадать, что же помимо несомненного таланта позволило ему донести до зрителя ту деликатность и любовь, наполняющую пейзажи, восторг в цветочных композициях, трепетность и преклонение перед женскими образами. Узнал, что 25 авторских работ он передал в дар создающемуся в его родном селе Яндыки Астраханской области «филиалу Государственной областной картинной галереи» для постоянной экспозиции. Кто знает, возможно художник думал и о том, чтобы сохранить в памяти дорогие его сердцу места: «Моё село», «Старая улица», «Школьный двор», «Яндыковские лотосы», «Ильменный камыш», «У тихой речки» и другие, которые когда-нибудь останутся единственными свидетелями того прошлого, всеми забытого края, с которого началась его Родина. Здесь провёл своё детство, увидел таинственный небосвод с неисчислимыми звёздами, потрясающими воображение, ощутил радость и восторг от покрывавшего землю весною красивейшего ковра из полевых трав и цветов. Вдали от цивилизации, он заполнял этот бесконечный, недоступный мир своими видениями, навеянными книгами, мечтами. Тогда и зародилось трепетное отношение к хрупкой Красоте и стремление её запечатлеть.

Не буду перечислять произведения, которые показались мне особо характерными для творческого почерка Галатенко. Многослойное картинное пространство пленяет реалистичностью и лиризмом, с налётом некой таинственности и недосказанностью, как бы давая возможность нам увидеть сюжет своими глазами, опираясь на собственный опыт и знания. Я бы даже приписал ему неосознанное стремление дать и другую возможность – затосковать по уходящему, исконному, по былой забытой связи с девственной природой.

Реалист ли наш художник? Бесспорно. Он явно ощущает индивидуальность любого предмета, ландшафта, краски. Потому не перегружает своё видение излишними подробностями. И тем более не стремится использовать яркие краски, что-то особое, специально отличающее его от других художников. Этого ему не нужно. Он, художник Галатенко, по-своему переосмысливает и изображает мир – мягко, поэтично. Делает это в силу того, что он сам – человек с чистой душой, деликатный, воспитанный, добрый, красивый, сосредоточенный на своём творчестве, не стремящийся навязывать другим свой образ и своё понимание русской природы, не демонстрирует на показ свою сыновью любовь к самой России. Вот такое моё восприятие глубокого отношения автора выставки к вечным понятиям.

Особая грань творчества – книжная графика. Оправдано его стремление к индивидуальному прочтению в иллюстрировании любимых литературных произведений. Рассмотрев серию иллюстраций к сборнику «Избранное» А.П.Чехова, вы согласились бы с тем, что В.Галатенко внёс свой вклад в постижение его творчества, потому, что он и прежде увлечённо рисовал чеховские места в Ялте, Гурзуфе, в музее-заповеднике «Мелихово» создал серию из 22 работ, первоначально побывав в музее на Сахалине. Особое место в его творчестве занимает писатель-романтик Александр Грин.

Хочется отметить другое направление – Фатьяновская тема: издана книга посвящённая семье замечательного поэта-песенника Алексея Фатьянова «Неба коснуться крылом»; подготовлено для печати юбилейное издание – нотный сборник «Я вернулся к друзьям». (Побывав с Владимиром на Фатьяновском празднике на родине поэта в Вязниках, я был до глубины души захвачен удивительной магией, потрясающей энергетикой, когда в едином порыве шеститысячный зал на «Солнечной поляночке», стоя, запел его песни...). Понимаю, почему художник пишет родные места поэта, работает над его портретом. Это естественно, ведь творец-художник он и поэт и музыкант, так же как и поэт – музыкант и художник.

Цветы – важная часть творчества Владимира Галатенко, своими красками и музыкальностью цикл «Цветы» возвращает нас к родному, исконному, простому и святому. Они у художника особые, не яркие, полевые и декоративные, созданные для того, чтобы сохранить их неувядающими, притягательными.

Исключительно эффектен, на мой взгляд, зал одной из главных тем творчества художника – живописные серии женщинских образов. Он явно выделяет их из всего существующего в мире, как самое прекрасное, созданное природой, самое совершенное. Не избегая эротизма, предпочитает отстранённо изображать многофигурные композиции, трепетно и нежно раскрывая различные черты этих загадочных существ высшего порядка на своих полотнах. Некая условность поз (схожая иногда с пластикой греческих барельефов), позволяет восхищаться красотой силуета, опоэтизированные они в чём-то близки певучести есенинского восхищения ими. Изображённые в поэтической дымке, в грёзах, неуловимые, они – отдалены от нас, но их притягательная красота вызывает желание сказать: «остановись, мгновение, ты – прекрасно!». Из новых работ хотел бы отметить живописную серию «Женщины-цветы».

Выставка позволила понять мне ещё одну важную черту творчества художника – его постоянную готовность к поиску новых способов воплощения творческих задач. Синтезируя классические традиции и собственные пластические концепции, художник создал свой неповторимый стиль, свою индивидуальную творческую манеру. По его общению с посетителями, спешившими поздравить с заслуженным успехом, высказать своё восхищение размахом деятельности, заодно что-то предложить, о чём-то договориться, куда-то пригласить, что-то напомнить, о чём-то попросить – показало, сколь много у В. Галатенко различных общественных обязанностей. Он – действительный член 2-х академий, лауреат различных премий, его произведения находятся в музеях и частных собраниях России и других стран.

Всё это конечно, почётно и лестно и является естественным последствием жизненного, профессионального успеха, но тем меньше времени остаётся на творчество и удручает постоянная необходимость пробивать, просить, уговаривать, убеждать… Тот, кто с этим не связан, даже представить не может сколько времени и сил уходит на организацию выставки. Стоила ли она затраченных усилий? И да, и нет, – отвечаю я. Считал бы необходимым остановиться на этом принципиальном вопросе. Убеждён, Галатенко должен быть удовлетворён результатом – его персональная юбилейная экспозиция в ВЗ МСХ достойно, с успехом продемонстрировала столичной публике многогранный талант художника. Моё главное впечатление – посетители оказались ненадолго в спокойном галатенковском мире красоты, отчуждённого и находящегося вне залов совсем другого мира, полного проблем, от других граней жизни. Если я прав, то можно бессильно пожалеть, что таким глотком свежего воздуха воспользовалась ничтожная часть москвичей.

Достойны всяческого уважения творцы отстаивающие принципы истинного искусства, как бы трудно им ни было. Поэтому, от своего имени, и, уверен, от всех, побывавших на выставке, хочу пожелать Владимиру Галатенко дальнейших творческих удач и сказать ему: Спасибо тебе, Художник!

А.С. Плевако-Верещагин,
Почётный член РАХ и Петровской академии наук и искусств,
(внук русского художника В. Верещагина)

По своему мироощущению Владимир Галатенко – типичный романтик, склонный не столько фиксировать различные состояния природы, сколько преображать и обобщать их в собственных лирических переживаниях. Его картины, продуманные сложносоставные – можно условно назвать «видениями». Это своего рода живописный идеализм, погружающий нас в плавно и почти незаметно для глаза перетекающие цвета и формы, в световую и тоновую среду, где живут не столько конкретные предметы и осязаемые тела, сколько их тени. Художник, как правило, не сосредотачивается на отдельных и малых деталях, он видит общее и целое, видит среду и объемлющий формы воздух. Органичность подобного подхода не вызывает сомнений. Зритель вслед за художником настраивается на его музыкальный лад. Музыку приятно слушать, а не анализировать. Галатенко вполне хватает найденной в природе и в самом себе гармонии.

Особое место в творчестве Владимира занимает пейзаж. В определённом смысле можно сказать, что он как художник вышел из пейзажа. Портретируя природу, остаётся свободным интерпретатором увиденного, сочетающим конкретное и общее, реально существующее и придуманное. И уже от этих произведений самым естественным образом прослеживается путь к таким декоративным и почти абстрактным вещам, где подвижность линий, световых пятен и красок достигает апогея.

Значительное место в творческой биографии художника занимает книжная графика. Романтическая дымка естественно присутствует и в иллюстративных сериях художника. Несмотря на миниатюрные размеры, они производят впечатление монументальных композиций, способных выдержать большое увеличение и соответственно быть украшением не только малых форм, но и стен, плафонов и других архитектурных поверхностей. Не будет преувеличением вывод об универсальном характере творчества нашего автора, который обращается не только к привычным станковым видам изобразительного искусства, но и к решению прикладных – монументальных задач.

Большие и малые холсты, графические листы художника чаще всего населяют образы «Вечной Женственности». Эротическое начало не столько нивелируется, сколько смягчается активной ритмикой фрагментарных изображений и общей декоративностью. В картине «Двое», например, одновременно живут четыре или пять сцен и жанров. Пейзаж и натюрморт входят в интерьер, а последний, в свою очередь, служит органичным обрамлением нескольких портретных изображений. Всё условно и подвижно, как в радостном сновидении, которое утром практически невозможно пересказать.

В лучших своих вещах Владимир остаётся поэтом цвета и света, романтиком декоративного склада, погружающим нас в любые сны и миражи свободного творческого воображения. Не раскладывая его лучшие произведения по аптечному принципу видов и жанров, техник и материалов, хочется соединить в одной идеальной экспозиции такие тонкие виртуозные вещи, где жизнеподобное и точно увиденное не мешает обобщённому и иллюзорному.

Владимир Галатенко – это тонкий музыкант-лирик, свободно владеющий несхожими изобразительными инструментами, пригодными для исполнения камерных и симфонических концертов на холсте и бумаге.